Абай Кунанбаев. Слова назидания (1-3)

Самым знаменитым произведением Абая стало его прозаическое произведение «Кара сөз». В этих. «Назиданиях» поднимаются проблемы истории, педагогики, морали и права этнических казахов. «Кара сөз» создана Абаем на склоне лет.

Первый перевод на русский язык был сделан в 1970 году казахским писателем Са­тимжаном Санбаевым под названием «Слова назидания». Это, пожалуй, самая важная и значимая книга казахской письменности. Эпиграфом к ней могли бы стать, наверное, слова замечательного литовского поэта Томаса Венцлова: «Наивысший патриотизм - во­евать с комплексами своей нации».

Несмотря на то, что данная книга написана более ста лет тому назад, она до сих пор вызывает интерес у современного читателя, так как содержит мудрые мысли и наставления, не потерявшие ак­туальности и в настоящее время.

СЛОВО 1

Хорошо ли я прожил до нынешнего дня, плохо ли, но пройдено немало. Всего было вдоволь в этой жизни: и споров, и тягостных пересудов, и борьбы и недостойных ссор... Но вот, когда уже виден конец пути, когда обессилел и устал душой, я убеждаюсь в бесплодности своих благих стремлений, в суетности и бренности человеческой жизни.

И терзает мысль: чему же посвятить остаток дней своих? Чем заняться?

Попытаться облегчить страдания народа? Невозможно. Народ неуправляем. На это идет только тот, кому судьбой уготованы людская неблагодарность и проклятия, или молодежь, чье сердце горячо и не изведало еще горечи поражений. Меня же, знающего эту истину, сохрани аллах от искушения.

Может быть, умножать стада? Не хочу. Пусть дети, если им надобно, разводят скот сами. Было бы грешно тратить последние силы на то, чтобы облегчить существование воров, лиходеев и попрошаек.

Постигать науки и дальше? Не получается. Некому передавать свои знания, как не у кого и взять их. Что толку сидеть в пустыне, разложив дорогую ткань и держа в руках аршин? Когда не с кем поделиться своим горем или радостью, то и сама наука оборачивается тягостью: быстрее старит человека.

А может, посвятить себя богу? Не выходит. Для веры прежде всего нужен покой. Откуда взяться благочестию, когда ни в чувствах моих, ни в повседневной жизни нет успокоения и в помине? Эта земля не терпит богомольцев.

Заняться воспитанием детей? Не могу. Воспитывал бы, если б знал, как и чему их учить, и нужно ли это вообще народу, который я вижу сегодня. Не представляю будущего детей, достойного применения их образованию и силам, потому не мыслю и пути воспитания.

Наконец решил: возьму в спутники бумагу и чернила и стану записывать все свои мысли.

Может быть, кому-то придется по душе какое- нибудь мое Слово и он перепишет его для себя или просто запомнит; и если нет — мои слова, как говорится, останутся при мне.

На этом я остановился, и нет у меня иного занятия, чем письмо.

СЛОВО 2

В детстве я не раз слышал о том, как казахи, увидев узбеков, смеялись над ними: «Ах вы, широкополые, с непонятной трескотней вместо человеческой речи! Вы не оставите на дороге даже охапки перегнившего камыша! Вы, принимающие ночью куст за врага, на глазах лебезите, а за глаза поносите людей. Потому и имя вам «сарт», что означает громкий стук или треск».

Смеялись казахи и над ногаями — татарами. «Эй, татары, боитесь вы верблюда, верхом на скакуне устаете, отдыхаете, когда идете пешком. Ловкость у вас медвежья, и не ногаи вам имя, а нокаи — несуразные. Потому, наверное, только и видишь вокруг: солдат — татарин, беглец — татарин, бакалейщик — татарин».

Смеялись и над русскими. «Рыжие делают все, что им взбредет на ум. Увидев в бес­крайней степи юрты, спешат к ним сломя голову и верят всему, что им скажут. Просили даже показать «узун-кулак», а попробуй увидеть глазами, как о тебе узнали на другом конце степи...»

Я радостно и гордо смеялся, слушая эти рассказы. «О аллах,— думал я в восторге,— никто, оказывается, не сравнится с моим великим народом».

Теперь я вижу, что нет растения, какое не выращивал бы сарт, нет вкуснее плода, чем в саду у сарта. Не найти страны, где бы не побывал сарт, торгуя, просто нет вещи, которую бы он не мог смастерить. В городе недосуг следить за делами друг друга, поэтому они и дружнее нас. Раньше ведь они и одевали казахов. Даже саваны для покойников мы брали у них, отдавая взамен скот, ради которого глупо убивали друг друга. Когда же пришли русские, сарты опять опередили нас, переняв у русских их мастерство. И богатство, и набожность, и сноровка, и учтивость — все теперь у сартов.

Смотрю на татар. Они и солдатчину перносят, и бедность выдерживают, и горе терпят, и бога любят. Умеют татары трудиться в поте лица, знают, как нажить богатство и как жить в роскоши. Даже самых избранных наших богачей они выгоняют из дома: «Наш пол сверкает не для того, чтобы ты, казах, наследил на нем грязными сапогами!»

О русских же и говорить нечего. Мы не можем сравниться даже с их прислугой.

Куда исчезло наше хвастовство, гордость за свой род, чувство превосходства над нашими соседями? Где мой радостный смех?

СЛОВО 3

Почему казахи смотрят друг на друга волками? Почему у них нет сопереживания за родичей, нет правдивости? Откуда, когда вошли в кровь гордого степняка праздность и леность?

Великие мудрецы давно заметили: каждый лентяй труслив и безволен; безвольный же человек всегда хвастлив; хвастливый кроме трусливости еще и глуп; а глупый всегда невежествен и бесчестен. Из бесчестных выходят жадные, неуживчивые и бездарные существа, никому не нужные на свете.

Вот так получилось и с нами. И причиной этому — отстранение от земледелия, торговли, ремесла и науки. Мы только и думаем, как бы увеличить свои стада и табуны, обеспечить скотом не только самих себя, но и детей. Когда же это удается, стада передаются пастухам, а мы, новоявленные богачи, лишь едим до отвала мясо, досыта пьем хмельной кумыс, забавляемся красавицами, наслаждаемся бегом скакунов. Если зимовки становятся тесными, начинаем торги с соседями или борьбу: в ход идут кляузы, взятки, кровная месть. Пострадавший же теснит другого соседа.

И однажды черной песнью родилась мысль: пусть народ беднеет все больше, ибо чем больше бедняков, тем дешевле их труд, тем просторней пастбища и беззащитней зимовки. Мы мечтаем об обнищании соперников, те хотят, чтобы разорились мы. Так, скажите мне, разве возможно нам желать добра друг другу?

Мы стали враждовать, драться, разделились на группы и, чтобы отстоять свои богатства и пастбища, начали грызться за власть. Никто не остался в стороне от этой круговерти. Люди не покидали родные края, чтобы научиться незнакомому ремеслу, не возделывали полей, не стремились извлечь пользы из торговли. Торговали лишь собой, примыкая то к одной, то к другой партии.

Воры не переводились — они были нужны для ссор. Зато на лучших людей возводились наветы, против них возбуждались уголовные дела, подбирались лжесвидетели. И все это делалось для того, чтобы преградить путь к власти честным. Оклеветанный и униженный, кто-то из них обращался за помощью к сильным мира сего, и тогда степь теряла еще одного честного сына. Более гордому выпадал один путь — коротать свои дни в темнице.

Волостные правители добивались своего положения хитростью и коварством и под­держивали неправых, ибо с подобными себе лучше дружить, чем враждовать. Хитрость беспредельна — не определить, кто кого обманет завтра.

Сейчас в ходу пословица: «Не по поступкам суди о человеке, а по его намерениям». Выходит, люди уверовали, что ничего нельзя достигнуть честным трудом, но все можно добыть обманом.

Где первопричина этой беды?

На три года выбирается волостной. Первый год пролетает в легких обидах людей, избрав­ших его, во взаимных упреках и заигрываниях. Второй год проходит в борьбе управителя с кандидатом на его место: нужно попробовать победить его еще на дальних подступах к выборам. Третий год тянется в посулах, ибо каждый надеется остаться на месте правителя и на следующий период.

Я вижу, как в этой сутолоке мой народ мельчает с каждым годом и становится все более безнравственным.

Тяжело смотреть на него.

Почему бы, например, не избрать волостного из людей, получивших образование на русском языке? Если же таковых нет, то пусть волостной будет назначен уездным начальником или даже самим военным губернатором. Меньше станет брожений. Хорошо бы и судей не избирать, а назначать, чтобы они не оглядывались на каждом шагу на степных воротил. Меньше бы стало наветов.

Бии — степные судьи — уже потому несут вред, что ими начисто утеряны добрые де­довские традиции. Не каждый бий помнит сейчас «старые истины», завещанные Есим- ханом, или «светлый путь», проторенный Касым-ханом, или «семь сводов законов», оставленных мудрым Тауке. А ведь еще нужно знать, что в их законах и правилах устарело, не отвечает духу времени, мешает новой жизни. Где нам найти мудрых биев? Их почти нет.

Деды наши не зря говорили: «Там, где сходятся два бия, рождаются четыре спора». Смысл этих слов заключается в том, что четное количество биев никогда не придет к единому мнению. Думается, лучше из каждой волости избирать по три бия. Избирать самых достойных и на постоянный срок. Тогда замена любого из них будет событием и напоминанием о справедливости для осталь­ных. Но бии не должны непосредственно сами решать тяжбы. Я мыслю так. Ссорящиеся стороны выбирают себе по одному защитнику, к ним присоединяется посредник, и эти трое ведут конкретное дело. В случае, если дело не будет решено, на помощь им приходит один из биев, которого, скажем, можно выбрать по жребию.

Не решались ли таким бы способом многие споры нашей жизни?..

Продолжение следует…

 

 

 

ФОТО: apmd.kz

 

---

---

---

---